В Год семьи в России — новая рубрика на нашем сайте, авторская колонка Нины Парфеновой.
Нина Владимировна Парфенова – кандидат филологических наук, член Союза писателей России, лауреат Всероссийской литературной премии им. Д.Н. Мамина-Сибиряка, Заслуженный работник культуры Ямало-Ненецкого автономного округа и заведующий методико-библиографическим отделом Свердловской областной межнациональной библиотеки.
Январский выпуск посвящен теме ответственности в семье.

Жизнь, конечно, богаче литературы. Оспаривать этот тезис вряд ли кто-нибудь возьмётся, поскольку ежедневно, ежечасно эта самая жизнь подкидывает нам такие сюжеты, каких никогда в мировой литературе не встретишь. И опять же, никто не возьмётся оспаривать другой общепринятый тезис: семья всё-таки держится на любви, в каком бы проявлении она не являлась нам. Любовь – химера, скажете вы, и тоже будете правы. Семью цементирует ответственность, предположит кто-то и тоже будет прав – ведь одно из значений слова «ответственность» – обязанность и готовность человека отвечать за совершенные действия, поступки и их последствия. Несмотря на некоторую академичность изложения, все мы понимаем, что это означает. Вот об ответственности мы сегодня и поговорим. Конечно, на примерах, взятых из нашей огромной многонациональной литературы.

Как говаривал Максим Максимыч, от лица которого ведётся повествование в первой части романа Михаила Лермонтова «Герой нашего времени», «Бэла»: «Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения». Однако, даже эта способность не может в полной мере осознать, что невозможно полностью вмонтироваться в многообразие семейных укладов разных народов, ибо в каждом из них существуют свои, присущие только этому народу традиции, и, не побоюсь этих слов, ценности и скрепы. Но всё же, чувство ответственности должно быть главным среди этих скреп.

Вспоминаю сцену знакомства Печорина с Бэлой, очень она показательна и ярка.

Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. "Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках", – сказал мне Григорий Александрович. "Погодите!" – отвечал я, усмехаясь. У меня было своё на уме.

У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестями и повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, где поставили наших лошадей, знаете, для непредвидимого случая.

– Как же у них празднуют свадьбу? – спросил я штабс-капитана.

– Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарят молодых и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка, и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной хромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную компанию; потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бедный старичишка бренчит на трехструнной... забыл, как по-ихнему ну, да вроде нашей балалайки. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают хором.

Мы с Печориным сидели на почётном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему... как бы сказать?.. вроде комплимента.

– А что ж такое она пропела, не помните ли?

– Да, кажется, вот так: "Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нём золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду". Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевёл его ответ.

Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: "Ну что, какова?"

– "Прелесть! – отвечал он. – А как её зовут?"

– "Её зовут Бэлою", – отвечал я.

Зря Бэла это сделала. Поплатилась она за свою невольно вырвавшуюся шутку жизнью. Потому что молодой, даже можно сказать, юный офицер, распалённый необычностью обстановки, яркой и броской красотой девушки, поступает неосмотрительно, украв её и привезя к себе. И вскоре понимает, что это совсем не то, что ему нужно в жизни – он совсем не готов нести ответственности ни за Бэлу, ни за последствия своего спонтанного поступка. Ситуацию пытается спасти Максим Максимыч, он так понимает свой долг и ответственность. Служебный долг Максим Максимыч воспринимает так же, как и дружбу: это поля, требующие ответственного подхода и полной отдачи. С самого начала Максим Максимыч проявляет такие черты, как отзывчивость и готовность прийти на помощь даже малознакомому человеку, доброта и открытость сердца. То же самое прослеживается и в его отношении к Бэле: несмотря на то, что эта девушка не была его близким другом, возлюбленной или родственницей, он изо всех сил старается сделать ее жизнь радостнее. Но даже всё это не смогло спасти Бэлу.

К утру бред прошёл; с час она лежала неподвижная, бледная, и в такой слабости, что едва можно было заметить, что она дышит; потом ей стало лучше, и она начала говорить, только как вы думаете о чем?.. Этакая мысль придет ведь только умирающему!.. Начала печалиться о том, что она не христианка, и что на том свете душа её никогда не встретится с душою Григория Александровича, и что иная женщина будет в раю его подругой. Мне пришло на мысль окрестить ее перед смертию; я ей это предложил; она посмотрела на меня в нерешимости и долго не могла слова вымолвить; наконец отвечала, что она умрет в той вере, в какой родилась. Так прошёл целый день. Как она переменилась в этот день! бледные щеки впали, глаза сделались большие, губы горели. Она чувствовала внутренний жар, как будто в груди у ней лежала раскаленное железо.

А что же Печорин? Он уезжает, меняя место службы.

— А что Печорин? – спросил я.

— Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы не говорили о Бэле: я видел, что ему будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е...й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор не встречались, да помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу не было. Впрочем, до нашего брата вести поздно доходят.

Наверное, неправильно было бы так уж однозначно диагностировать Печорина «героем нашего времени» и искать параллели в сегодняшнем дне, но слишком уж часто мы наблюдаем снижение чувства ответственности у людей, не желающих нести её не только за свои поступки, но и за того, кто рядом, тем более, другого вероисповедания и нравственных устоев.

Коллизия другого рода возникает в книге Анны Неркаги «Белый ягель». Ненец-оленевод Алёшка наоборот, страдает от своего чувства ответственности, переживает чувства, которые заставляют его сделать выбор между юношеской любовью и памятью предков, которую нельзя предать. «Белый ягель» — книга о любви, верности, терзаниях и выборе. И об ответственности.

Это история о любви ненецкого юноши Алёшки к уехавшей в город ненецкой девушке Илне. О необходимости исполнять заветы предков, наставление матери, жить в одном чуме с нелюбимой женщиной и тосковать о не случившемся счастье.

Не только история двадцатишестилетнего Алёшки показывает конфликт молодого и старого поколения ненцев. Илне покинула как юношу, так и своего престарелого отца Пэтко, который, устав от долгого ожидания, проклял дочь. Рассказала автор и историю ненца Хасавы, чьи дети «вылетели» из родового гнезда, и теперь олени для них – всего лишь источник денег для благоустройства жизни, а не источник самой жизни ненца, и они не несут никакой ответственности перед отцом, его жизнью и будущим.

Но время все расставляет по местам. И о том, что жизнь продолжается несмотря ни на что, так точно сказал Пэтко: «Сегодня я будто впервые увидел, как, опираясь щекой о край земли, поднималось солнце. И понял: смерть дорогих людей – не смерть солнца». И Пэтко понимает, что это он теперь ответственный за то, что Илне никогда не вернётся в тундру, не продлит его род.

А к Алёшке придет понимание, что живет он «солнцелизом» – кузнечиком, который только и греется от чужого тепла, а сам его не приносит. И он должен принять на себя ответственность за свою семью.

С самых первых строк завораживает и подкупает мелодичный слог автора: «Жгучей щепотью соли на зажившую рану стала для Пэтко свадьба молодого соседа», «Счастье-лиса – хитрый зверь, не всякий умелый охотник его ловит», «Крохотная чистая капелька надежды в душе человека может родить океан».

Алёшка примет на себя ответственность за свою семью, за нелюбимую жену, за старую мать. Это тоже отдельная история – материнская ответственность за будущее сына, за его жизнь, за внуков, которые наполнят чум детским смехом и голосами. Потому что жизнь должна продолжаться.

Сухие ломкие ветки сушняка загорелись без дыма. Стараясь не торопиться, не суетиться, женщина подложила тонких смолистых поленьев. Ровно загудело высокое пламя. Покорно сложив на коленях вмиг онемевшие руки, села женщина на место, откуда началась её жизнь и где, придёт время, и оборвётся.
— Со словом пришла, – негромко сказала. Но твёрдо сказала, ибо знала, что сомневаться ни в душе, ни в голосе уже нельзя.

— Последний раз я разожгла тебя. Последний раз мои руки коснулись твоего тела, а глаза искали взгляда.

Зорко следя за пламенем, женщина, сдерживая дрожь в руках, зная, что нельзя уже подложить поленьев. Огонь сам знает. Дальше его дело. Он может потухнуть, когда есть ещё дрова, а может и гореть, если даже не останется ни одного уголька. Его воля.

Не поднимая головы, лишь чувствуя на лице своём тепло и свет, женщина продолжила, окрепнув душой:

— Я не уроню слёзы на лицо твоё. Не пожалуюсь, и не прокляну. Руки другой женщины будут беречь тебя. Вот почему я тут... но не только поэтому, – торопливо поправилась она и сменила позу. Она стала на колени, ещё ниже склонив голову. Огонь ей не чета.

— Я преклоняюсь перед тобой.

— Слышу! – ответил Огонь. Но это был не тот огонь, который загорался по утрам по воле рук старой женщины. Великий корень жизни. Ему поклонялись самые гордые, горячие головы, во все века вымаливая для себя не только тепло и благополучие. Непостижимо велика власть Огня над человеком, и робкой просьбой, не капризом и не угрозой стал звучать тихий печальный голос женщины, боясь перейти на отчаяние и боль.
— Когда со стороны нетающих льдов придёт Великий Холод, чтобы испытать сына моего, не покинь его.

Жарким всполохом ответило пламя.

— Когда дурной человек сядет за стол сына моего и, насытившись, плюнет в лицо тебе, умоляю, не перенеси свой гнев на сына моего.
Ровно горел Огонь. Много исповедей, молитв, радостей, прощаний и смертей видел и принял Огонь. Он слушал и старую женщину.

— Когда жестокий холод жизни превратит в лёд сердце моего сына, не пожалей силы своей, растопи тот лёд.

Поднимающимся новым всполохом ответил Огонь, поленья горели не сверху, как обычно, а чистым внутренним огнем, от которого идёт огонь золотой, редкостный по цвету.

— Если сын мой, обезумев, наступит на сердце твое, прости его. Когда сын моего сына подсядет к тебе, прими его.

Так просила старая женщина-мать, с каждой новой просьбой всё ниже наклоняя в сединах старости голову и тишая голосом, успокаиваясь больной душой. Огонь горел. Поленья прогорели, он всё горел, и было странно видеть пламя без корня. Но сила его и воля его.

Благодарно улыбнулась женщина чуду, и радость, заполнив её, билась в каждом толчке крови. Её слово было принято. Не упало в землю холодным камнем, не вороном в небо поднялось, а в Великую душу принято. И тогда, смяв дрожащую на губах улыбку, она подняла опущенную голову и, твердея голосом, сказала жёстко:

— Если сын мой пожелает смерти тебе... сожги его! – и после долго молчала, лишь по склоненным худеньким плечам прошла судорога, будто последняя просьба причинила ей невидимую острую боль.

И это не перекладывание ответственности на сына или на Огонь. Это великая сила материнской ответственности за продолжающуюся Жизнь. И Любовь.

Кадр из фильма «Белый ягель», 2014 (18+)